Вырисовывается следующая картина. Сложившаяся современная международная система представляет собой по идее целостную величину, в которой есть безусловные различия цивилизационного или материального характера, не имеющие антагонистического характера, если не считать отдельных, неопасных «возмутителей спокойствия» (хотя бы ту же «ось зла»). Но эта система может перестать быть взаимозависимой, если не решить проблему «национального суверенитета», больше ценимую местными элитами и системами власти, чем обществами, и не лишить этот суверенитет права на «самооборону», то есть права на применение вооруженной силы для защиты того, что называется – правильно или неправильно – «национальными интересами». Тогда и вопрос управления конфликтами станет сразу же более решаемым.

Так ставится вопрос в США и некоторых союзных им странах. В большинстве других государств, поскольку речь идет о сохранении власти местных правительств, часто либо вовсе не имеющих легитимности (новые и старые диктатуры), либо имеющих лишь частичную легитимность (там, где власть узурпируется местными элитами, даже несмотря на элементы демократии), эта постановка вопроса вызывает сильнейшую озабоченность и раздражение.

Задача управления конфликтами отнюдь не отошла на второй план в списке приоритетов развитых стран.

Наоборот, в связи с ростом зависимости между устойчивостью (или стационарности) всей системы и событиями в разных ее «этажах», управление конфликтами обретает еще большее значение не только для самосохранения системы (хотя, если иметь в виду фактор распространения ядерного оружия, и эту опасность следует учитывать), но и для ее успешного функционирования, сохранения ее способности к решению проблем.

Поэтому в содержании этой задачи практически не произошло никаких структурных перемен, если не считать двух: постановка самой задачи стала иметь намного более авторитарный, обязательный, нормативный характер (даже с угрозой применения силы против тех, кто ее не разделяет), а решение этой задачи уже определяется не как прерогатива «мирового сообщества», а как «обязанность» одной-единственной сверхдержавы – США.

Здесь, в этой области вырисовывается сочетание нескольких одновременно действующих факторов. С одной стороны, безусловно, правильное стремление использовать отсутствие раскола мира на враждующие группировки для того, чтобы разработать и внедрить механизмы и процедуры разрешения конфликтов до того, как они достигают уровня военных столкновений. В принципе этот подход разделяют все (или почти все) ответственные участники международной системы. Да и существующие документы и решения международных организаций предписывают постановку и реализацию этой задачи.

В течение 1990-х годов, несмотря на выявление тревожных тенденций к обострению конфликтности, определилась концептуальная и практическая структура управления конфликтами. В ней имеется достаточно четкая военная часть, на которую приходится принуждение к миру (или военные действия по подавлению и предотвращению военных столкновений), поддержание мира, разоружение противоборствующих сторон и контроль над поставками им оружия, преследование и наказание военных преступников, лиц, допустивших преступления против человечности. В ней имеются и достаточно развитая невоенная часть, включающая разрешение спорных проблем через международный арбитраж и судопроизводство, администрацию территорий, оккупируемых войсками, действующими по мандату ООН, поставки гуманитарной помощи и ее распределение, действия полицейских сил ООН. Все эти элементы, хотя и в разных сочетаниях, присутствовали в усилиях по управлению конфликтами в Боснии, Косово, Афганистане, Ираке (деятельность ООН до начала военной акции США против Ирака).