Но при этом, во-первых, определенные конфликты так и не «поддались» управлению, несмотря на предпринятые акции (Сомали), а, во-вторых, появились новые конфликты, связанные с международной террористической деятельностью, к чему ни великие державы, ни ООН оказались неподготовленными.

Иными словами, тип и характер общей международной ситуации в 1990 годы, как оказалось, не способствовал формированию и укреплению неспешного, раздумчивого подхода к проблемам управления конфликтами. Сверхдержавная убежденность в том, что «великие» могут проконтролировать практически все конфликты, независимо от их происхождения, потерпела явное поражение в таких регионах, как Ближний Восток, Африка, Афганистан, Южная Азия, Корейский полуостров.

Разумеется, здесь трудно упрекать, кого бы то ни было за поспешность выводов или ошибочность избранного подхода. Трудно было и точно определить, насколько сильно те или иные конфликтные ситуации были поражены вирусом «холодной войны» и насколько большую роль она сыграла в их эволюции.

На этапе «холодной войны» большинство специалистов и в США и в СССР были убеждены, что конфликты того времени были, прежде всего, порождены «холодной войной». Например, конфликты в Корее или во Вьетнаме. Отсюда делался вывод о том, что достаточно покончить с «холодной войной», и проблема контроля над конфликтами, их урегулированием будет решена чуть ли не автоматически.

Во внимание, за редким исключением, не принимался ни тот факт, что даже в условиях «холодной войны» все же существовали какие-то свои, специфические факторы возникновения и развития конфликтов, ни то, что даже когда конфликты были точно порождением «холодной войны», они обретали свою собственную жизнь и часто продолжали жить уже по своим эндемическим законам и сценариям.

Положение с конфликтами, с их живучестью стало одним из первых разочарований периода после окончания «холодной войны». Впоследствии к этим разочарованиям добавились еще трудности в российско-американских отношениях, распространение ядерного оружия, всплеск милитаризма и шовинизма в США и многие другие явления.

Но конфликты – и региональные, и локальные – все же занимали видное место в этом списке разочарований и неудач так называемого «постконфронтационного» периода.

В этой связи появилась задача переоценки знаний об источниках конфликтов в современную эпоху и закономерностях их развития. Прежде всего, потребовалось пересмотреть всю «европоцентристскую» модель международных отношений и закономерностей соперничества, поскольку географически мир конфликтов разделился: на «спокойную» часть и «конфликтующую» часть, бывший третий мир.

Пришлось вспомнить, что та модель конфликтности, которая в течение многих лет считалась классической, по сути дела была рождена в определенный период истории, в котором европейские конфликты и по значению и по разрушительности затмили все остальные и стали считаться «основополагающими» для всей международной системы.

Это произошло уже в период войны за Испанское наследство (1701-1714), которая вынесла традиционное европейское соперничество династий далеко за пределы континента и затронула судьбы стран колониальной или полуколониальной периферии.

С тех пор появилась тенденция рассматривать «европоцентристские» конфликты как основную и главную сферу противоречий на мировой арене, определяющую по существу всю конфликтность. Оказалось, что это далеко не так: завершение «холодной войны», как конфликта в основном внутри «европоцентристского» мира, не претворилось автоматически в новое качество отношений за его пределами. Там по-прежнему продолжали доминировать иные мотивации и предпочтения, там конфликтность как тип отношений, свойственный «азиатскому способу производства», продолжала оставаться нормой, там мало что изменилось на уровне межличностных, межплеменных, межродовых и даже межстрановых отношений.