Сложный и интересный вопрос о взаимоотношении сибирских коренных народов с государственной администрацией России изучен довольно подробно, но лишь немногие авторы пытались дать периодизацию этого процесса. Наиболее удачной представляется нам схема М.М. Федорова, предложившего в качестве основного критерия изменение правового статуса народов Восточной Сибири. По мнению ученого[1], их статус изменялся в три этапа: баня с бассейном под ключ

1. XVII – начало XVIII в., когда были полностью сохранены старые формы общественного устройства. Правительство как собственник земли довольствовалось сбором пушных выплат.

2. 1720–1820 гг. Это период принятия первых актов, направленных на обеспечение взаимодействия коренных сибиряков с русскими администраторами, купцами и т. д. Происходило формирование своеобразного синтеза путей и способов управления.

3. 1820–1917 гг., когда целью правительства стало приведение образа жизни коренных народов края в соответствие с общероссийскими канонами. Данную схему можно было бы принять и для Западной Сибири, но лишь с оговоркой, что в результате завоевания Сибирского ханства основное население его – сибирские татары утратили старые формы управления и были вынуждены в большей степени приспосабливаться к административным требованиям русских воевод.

Контакты русского населения с местным в целом проходили довольно мирно, исключая разве что самый начальный период объясачивания – приведения в российское подданство и очень редкие выступления против засилья уездного мздоимствующего чиновничества. Совместную жизнь русских и сибиряков-аборигенов облегчали гибкость и многоукладность российской экономики, крестьянский характер колонизации, охранительная политика правительства по отношению к плательщикам ясака[2].

После присяги сибирских аборигенов на подданство России и их согласия на выплату ясака правительство крайне неохотно санкционировало какие-либо насильственные меры. Императорскими указами создавался определенный правовой режим для таежного охотника – поставщика драгоценных мехов в государственную казну. Пытки, а тем более смертную казнь по отношению к ясачному населению дозволялось применять только по специальному высочайшему разрешению. Безусловно запрещался «правеж» (битье палками) недоимщиков – в отличие от русских подданных. Озабоченное сохранением количества налогоплательщиков, правительство наложило запрет и на вывоз ясачных невольников из Сибири, даже в том случае, если туземец из-за разорения и безысходности сам шел в кабалу (тогда наказанию подвергались как добровольный невольник, так и его хозяин). Во избежание разорения ясачных в местах их проживания не должны были распространяться азартные игры, вино, табак, до выплаты пушной подати запрещалась частная торговля. Русский суд строго оберегал «вотчинные» угодья охотничьих племен, которыми те пользовались еще до похода Ермака. В некоторые районы Сибири вообще был закрыт доступ русским промышленникам. Ясачные освобождались от наиболее обременительных торговых пошлин. Там, где они могли подвергаться набегам враждебных народов (казахов, калмыков), воеводам вменялось в обязанность защищать их всеми силами.

В своих отношениях с ясачным населением царские власти опирались на местную патриархальную знать. Родовые и племенные предводители были объявлены «князцами», «лучшими людьми» и наделены различными привилегиями и в качестве приманки, и для иллюстрации высокого ранга. Для упрощения ясачных расчетов воеводы и приказчики предпочитали иметь дело только с верхушкой аборигенов. Нередко целые этнические группы коренных сибиряков в официальных документах назывались по именам «князцов». Аборигенная знать была освобождена от ясака, а участие в его сборе резко усилило экономическую мощь и общественную роль родовых старейшин. Судебные прерогативы (решение споров с исками до двух рублей), формальное невмешательство государственных органов во внутреннюю жизнь волостей и опора воеводской администрации на местную знать позволили превратить последние в прочное звено управления народами Сибири.